Мы решили провести день с особым шиком, и потому отправились в расположенный на Мертвом море курортный город Эйн-Бокек. Конечно, городом его можно назвать лишь с той оговоркой, что здесь нет жилых кварталов – одни отели, рестораны, торговые центры и SPA-комплексы. Если утверждение "не был на Мертвом море, значит, не был в Израиле" кажется вам слишком пафосным, то ваше заблуждение того и гляди как перерастет Эверест. Если без шуток, то отдых на Мертвом море – лучшее вложение для человека, планирующего провести лето на пляже. Но давайте обо всем по порядку.

Утром мы действовали по отлаженной схеме: подъем, кофе, дорога, автовокзал. Кассир сделала нам предложение, от которого было сложно отказаться – оформить карту Rav-Kav (потом мы называли ее "Гав-гав"), с которой проезд будет стоить чуть ли не в два раза дешевле. Путь до Эйн-Бокека был неблизкий, озвученная кассиром стоимость помутила сознание (что проявилось в отвисшей челюсти и выкаченных из орбит глазах), так что мы чуть ли не бегом – из-за скорого отправления автобуса, конечно же – бросились оформлять Rav-Kav.

Минут через пять мы попали в кабинет, где стоял уже невыветриваемый запах дешевых сигарет. Пожилой еврей попросил наши паспорта и начал оформлять карты. Пока я ожидала своей очереди, мои нервы выплясывали фокстрот в предвкушении унижений. И правда, без этого не обошлось. Открыв мой паспорт на странице с ФИО на латинице, еврей поперхнулся. "Кииирисмистмина?" – высказал он предположение насчет моего имени. Фамилию он, понятное дело, даже не пытался произнести. Как же я проклинала в тот момент дурацкое правило писать транслитом с белорусского языка! Даже учителя белорусского языка и литературы никогда не обращались ко мне так, как указано в паспорте: пытаясь передать богатство родного языка, паспортный стол обозвал меня ДаўХалапцсьевай Крыстсiнай АлеХаўнай – подумаешь, весь нерусскоязычный мир будет ломать язык, пытаясь угадать в начертании Krystsina распространенное греческое имя.

Затем еврей на скорую руку провел веб-камерой небольшой фотосет, и мы, рассматривая свои расплющенно-искривленные лица (я ли это вообще?), достойные международного розыска по особо опасным преступлениям, отправились пополнять карты.

Израильские автобусы очень комфортабельны (это утверждаю я, человек, который два года подряд проводил 20 часов в неделю в автобусе Москва–Гомель–Москва), только вот с кондиционером явный перебор: едешь, значит, по пустыне, за окном +45, а в автобусе +16 – ничего не остается, кроме как прижаться к стеклу в надежде хоть немного согреться. Но это принесло свои плоды: я заметила горного козла на выступе скалы. Да и виды потрясающие: справа горы, слева Мертвое море, сверху раскаленное солнце, а под колесами узкая, но ровная дорога.

Через несколько часов мы были на месте. Мы вышли из автобуса и тут же почувствовали себя кубиками льда, на которые какой-то сумасшедший решил направить горелку. Сомнамбулически передвигая ноги, мы направились к пляжу. Картинка была такой, что даже обезьяна сделала бы фото, достойное National Geographic: оранжевый песок, лазурная вода, высоченные горы – рай, одним словом. И самое приятное, здесь мало людей.

Прежде чем арендовать два стула (шезлонги предназначались для VIP-клиентуры), мы подошли к фонтанчику с питьевой водой. Пришлось немного подождать: какой-то полноватый тип с золотой цепочкой на шее – ее диаметру позавидовала бы любая тонкая веревка – возился с полупустой пластиковой бутылкой, пытаясь набрать в нее воды из краника, не подходящего для тары такого объема. Вдруг услышал за спиной русскую речь, развернулся и спросил, кто мы такие, откуда и что вообще здесь делаем. "Эт чёй-то... вы только на один день приехали? – трансформировал он последнее сказанное нами утверждение в вопрос. – Ну и чё, хостел в Иерусалиме, а море тут ... это все не имеет значения". Чем дольше я слушала его, тем больше убеждалась, что Людоедка Эллочка не плод писательской фантазии, а вполне жизнеспособный, даже распространенный вид человека малоначитанного. "Ты смааатри, берешь тут номер, отель, значит – дааа, это все не имеет значения", – так мужичок закончил свою тираду, закрыл полупустую бутылку крышкой и пошел восвояси – рискну предположить, что к своему VIP-шезлонгу.

Побережье самого соленого озера, именуемого Мертвым морем, считается наиболее низким участком суши на Земле. Воды Мертвого моря разделены между Израилем, Палестиной и Иорданией – те горы, которые видны с берегов Эйн-Бокека, не что иное, как иорданский горный хребет Аварим. Озеро назвали морем из-за его размеров, а мертвое оно потому, что из-за большой концентрации соли здесь не может жить ни один организм. Вот что писал в 7 году до н.э. историк и географ Страбон:

Главное, о чем не следует забывать, так это о безопасности глаз: ни в коем случае нельзя трогать их руками, и уж тем более погружать лицо в воду. Однако совет заходить в Мертвое море спиной – это нечто из разряда бреда: мы не увидели ни одного человека, пятящегося в глубины подобно раку, да и в принципе не поняли, почему рекомендуют так делать – оснований на то никаких нет.

Я подошла к кромке воды – идеальный штиль. Оранжевый песок был настолько горячим, что в прямом смысле мог обжечь ноги. Вода нагрета не хуже чем ванной, а плотность у нее так и вообще фантастическая: будто заходишь в подостывший кисель. Лег на спину и хочешь встать – без сильного толчка ногами ничего не выйдет. Можно лежа в воде и газету читать (рискуя, конечно, получить солнечный удар), и видосики на планшете смотреть (не забывая при этом, что маркировка "водостойкий" не распространяется на Мертвое море). Лежишь себе на спине аки тефтелька в супе – и все на этом, никаких кролей, брассов и даже собачьих телодвижений.

Меня поразило дно моря, усеянное белыми шариками соли размером с небольшой грецкий орех. А из минусов я могу выделить только один: даже самый неглубокий порез щиплет так, будто к нему приложили раскаленное железо. Боюсь представить, что будет с глазами, если в них попадет вода.

Когда я сидела на пластиковом стуле и рассматривала свою руку, на которой – как и на коже всего тела – блестели мелкие маслянистые капельки никак не высыхавшей воды (точно как у гусей после купания), то услышала за своей спиной следующий диалог:

– Да... Да... Понял. Ха, ха. Я тут на дохлом море, – послышался обрывок телефонного разговора. – Скажи: "Привет, дядя Киса", – с хмельной интонацией вдруг потребовал от кого-то мужской голос, перебивая собеседника.

– Здрааавствуйте, – инфантильно промурлыкало меццо-сопрано, растягивая гласные. Такая манера свойственна тем девушкам, которые даже на пляж идут при полном параде: локоны, макияж, гель-лак.

Внутреннее чутье не подвело. Выдержав паузу, за время которой пришлось прослушать обильно усыпанные обсценной лексикой высказывания, обращенные к дяде Кисе, я обернулась. На двух таких же стульях, как и у нас, друг напротив друга сидели мужчина средних лет с лицом хорька и молодая "сделанная" (наращенные ресницы, ногти и так далее) барышня. Нет, не любовница, дочка. Очень некстати у этой странной парочки была бутылка с алкоголем, которую они прикончили минут за десять на 45-градусной жаре. И вся немногочисленная аудитория, представленная посетителями пляжа, была вынуждена слушать о нелегких 90-х на Украине, "о лютой ненависти и святой любви", о том, как эта самая любовь ушла, прихватив с собой совместно нажитый за нелегкое десятилетие капиталец, и прочую ахинею. Но это было после разговора с дядей (вряд ли тут можно говорить о родстве), именуемым Кисой. Вероятно, Киса был в курсе этих злоключений и мог пересказать судьбу друга, зная ее так же хорошо, как четыре буквы своего неоригинального прозвища. Поэтому дядя слушал рассказ о "дохлом" море и невыносимой жаре. Тут настала моя очередь купаться и я, выдохнув с облегчением, пошла к воде.

За исключением того, что я один раз сходила в магазин за мороженым и потом бежала как угорелая назад с поплывшим, а затем и потекшим по рукам содержимым вафельных рожков, ничего выдающегося больше не произошло. К пяти вечера мы сдали стулья и пошли на остановку поджидать последний автобус до Иерусалима. Из-за такого странного расписания транспорта не посетили крепость Масада, но, проезжая мимо фуникулерной станции у подножия той самой горы, успели бросить несколько вожделенных взглядов в сторону древнего сооружения.

И вот снова Иерусалим. За время поездки на автобусе решили, что вечером проигнорируем все шаурменные на пути в хостел, зато удостоим чести быть посещенным нами продуктовый магазин. В еврейской кухне есть блюдо шакшука, которое готовится из яиц и всего, что только найдется в холодильнике. Я пообещала своему товарищу по приключениям вечер шакшуки, так что пришлось преодолевать беспомощность у прилавков, вызванную непонятностью ивритских надписей на упаковках и ценниках. Выбрала самые симпатичные, аппетитные и на вид вроде бы мясные сосиски (этикетки говорили мне то же, что зайцу стоп-сигнал), потом долго возилась у ящика с помидорами, высматривая и выщупывая среди зеленовато-желтых плодов наиболее спелые. С яйцами не было особых проблем – всего-то заменила битую половину десятка, раскрыв для этого еще две коробки. Ну и хлеб тоже нужен был для бутербродов на утро: не задумываясь схватили самый дешевый – за 15,5 шекелей (300 рублей). Итого распрощались на кассе почти что с полусотней шекелей и ускоренным шагом направились к хостелу, чтобы усладить приунывшие желудки шакшукой собственного приготовления.

Уже лежа в кровати и предвкушая восхищение от города времен крестоносцев, посетить который мы планировали на следующий день, я словила себя на мысли, что никогда, черт побери, не ела такой дорогой яичницы – пусть даже с желатиновыми соевыми сосисками и зелеными помидорами. Эээх.